 |
| |
ANDERSEN HANS CHRISTIAN
Title:Побратимы
Subject:FICTION
Ганс христиан Андерсен
побратимы
мы только что сделали Маленькое путешествие и опять пустились В новое, более далекое. куда? В Спарту! В Микены! В Дельфы! Там тысячи мест, При одном названии которых сердце вспыхивает Желанием путешествовать. Там приходится пробираться верхом, взбираться по горным тропинкам, продираться сквозь кустарники и ездить не иначе, как целым караваном. сам едешь верхом рядом с проводником, Затем идет вьючная лошадь с чемоданом, палаткой и провизией и, наконец, для прикрытия, двое солдат. Там уж Нечего надеяться отдохнуть После утомительного дневного перехода В гостинице; кровом путнику Должна служить его собственная палатка; проводник готовит к ужину пилав; тысячи комаров жужжат ВОКРУГ палатки; какой уж тут сон! А наутро предстоит переезжать вброд широко разлившиеся речки; тогда крепче Держись В седле - как раз снесет! какая же награда за все эти мытарства? огромная, драгоценнейшая! природа предстает здесь перед человеком во всем своем величии; с каждым местом связаны бессмертные исторические воспоминания - глазам и мыслям полное раздолье! поэт Может воспеть эти чудные картины природы, художник - перенести их на полотно, Но самого обаяния действительности, которое навеки запечатлевается В душе всякого, видевшего их воочию, не В силах передать ни тот, ни другой. одинокий пастух, обитатель диких Гор, расскажет путешественнику что-нибудь Из своей жизни, и его простой, бесхитростный рассказ представит, пожалуй, В нескольких живых штрихах страну эллинов куда живее и лучше любого путеводителя. так пусть же он рассказывает! пусть расскажет нам О прекрасном обычае побратимства. - мы жили В глиняной мазанке; вместо дверных косяков были рубчатые мраморные колонны, найденные отцом. покатая крыша спускалась чуть не до земли; Я Помню ее уже некрасивою, почерневшею, Но когда жилье крыли, для нее принесли с Гор цветущие олеандры и свежие лавровые деревья. мазанка была стиснута голыми серыми отвесными, как стена, скалами. на вершинах скал зачастую покоились, словно какие-то живые белые фигуры, облака. никогда не слыхал Я здесь ни пения птиц, ни музыкальных звуков ВОЛЫНКИ, не видал веселых плясок молодежи; зато самое место было освящено преданиями старины; имя его само говорит за себя: Дельфы! темные, угрюмые горы покрыты снегами; самая высокая гора, вершина которой дольше всех блестит под лучами заходящего СОЛНЦА, зовется Парнасом. источник, журчавший как раз Позади нашей хижины, тоже слыл В старину священным; теперь его Мутят своими ногами ослы, Но быстрая струя мчится без отдыха и опять становится прозрачной. как знакомо мне тут Каждое местечко, как сжился Я с этим глубоким священным уединением! посреди мазанки разводили Огонь, и когда от костра оставалась только горячая зола, В ней пекли хлебы. если мазанку нашу заносило снегом, мать моя становилась веселее, брала меня за голову обеими руками, целовала В лоб и пела те песни, которых В другое время петь не смела: их не любили Наши властители Турки. она пела: "на вершине Олимпа, В Сосновом лесу, старый плакал олень, плакал горько, рыдал неутешно, и зеленые, синие, красные слезы лилися на Землю ручьями, А мимо тут лань проходила. "Что плачешь, олень, что роняешь зеленые, синие, красные слезы?" - "в наш город нагрянули Турки толпой, А с ними собак кровожадных стаи!" - "Я их погоню по лесам, по Горам, Прямо В синего моря бездонную глубь!" - так лань говорила, Но вечер Настал - Ах, лань уж убита и Загнан олень!" тут на глазах матери навертывались слезы и повисали на длинных ресницах, Но она смахивала их и переворачивала пекшиеся В золе Черные хлебы на другую сторону. тогда Я сжимал кулаки и говорил: "Мы Убьем этих турок!" Но мать повторяла слова песни: "Я их погоню по лесам, по Горам, Прямо В синего моря бездонную глубь!" - так лань говорила, Но вечер Настал - Ах, лань уж убита и Загнан олень!" много ночей и дней проводили мы одни-одинешеньки с матерью; Но вот приходил отец. Я знал, что он принесет мне раковин Из залива Лепанто или, Может быть, острый блестящий нож. Но раз он принес нам ребенка, маленькую нагую девочку, которую нес завернутую В козью шкуру под своим овчинным тулупом. он положил ее матери на колени, и когда ее развернули, оказалось, что на ней нет ничего, кроме трех серебряных монет, вплетенных В ее Черные волосы. отец рассказал нам, что Турки убили родителей девочки, рассказал и еще много другого, так что Я целую ночь бредил во сне. мой отец и сам был ранен; мать перевязала ему плечо; рана была глубока, толстая овчина Вся пропиталась кровью. девочка Должна была стать моею сестрою. она была премиленькая, с нежною, прозрачною кожей, и Даже глаза моей матери не были добрее и нежнее глаз анастасии - так звали девочку. она Должна была стать моею сестрой, потому что отец ее был побратимом моего; они побратались еще В юности, согласно древнему, сохраняющемуся у нас обычаю. мне много раз Рассказывали об этом прекрасном обычае; покровительницей такого братского союза избирается Всегда самая прекрасная и добродетельная Девушка В округе. и вот малютка стала моею сестрой; Я качал, ее на своих коленях, приносил ей цветы и птичьи перышки; мы пили вместе с ней Из Парнасского источника, спали рядышком под лавровой крышей нашей мазанки и много зим подряд слушали песню матери об олене, плакавшем зелеными, синими и красными слезами; Но тогда Я еще не понимал, что В этих слезах отражались скорби моего народа. раз пришли к нам трое иноземцев, одетых совсем не так, как мы; они привезли с собою на лошадях палатки и постели. их сопровождало более двадцати турок, вооруженных саблями и ружьями, - иноземцы были друзьями паши и имели от него письмо. они прибыли только для того, чтобы посмотреть на Наши горы, потом взобраться к снегам и облакам на вершину ПАРНАСА и наконец увидать причудливые Черные отвесные сколы ВОКРУГ нашей мазанки. всем им нельзя было уместиться В ней на ночь, Да они и не переносили дыма, подымавшегося от костра к потолку и медленно пробиравшегося В низенькую Дверь. они раскинули свои палатки на узкой площадке перед мазанкой, стали жарить баранов и птиц и пили сладкое вино; Турки же не смели его пить. когда они уезжали, Я проводил их недалеко; сестричка Анастасия висела у меня за спиной В мешке Из козлиной шкуры. один Из иноземных гостей поставил меня к скале и срисовал меня и сестричку; мы вышли как живые и казались одним существом. мне- то это и В голову не приходило, А оно и В самом деле выходило так, что мы с Анастасией были как бы одним существом, - Вечно лежала она у меня на коленях или висела за спиной, А если Я спал, так снилась мне во сне. две ночи спустя В нашей хижине появились другие гости. они были вооружены ножами и ружьями; то бы ли албанцы, храбрый народ, как говорила мать. недолго они пробыли у нас. сестрица Анастасия сидела у Одного Из них на коленях, и когда он ушел, В волосах у нее остались только две серебряных монетки. албанцы свертывали Из бумаги трубочки, Наполняли их табаком и курили; самый старший все толковал О том, по какой дороге им лучше отправиться, и ни на что не мог решиться. - плюну вверх - угожу себе В лицо, - говорил он - плюну вниз - угожу себе В бороду! Но как-никак, А надо было выбрать какую-нибудь дорогу! они ушли, и мой отец с ними. немного спустя, мы услышали выстрелы, потом еще и еще; В мазанку к нам явились солдаты и забрали нас всех; и мать, и Анастасию, и меня. Разбойники нашли В нашем доме пристанище, говорили солдаты, мой отец был с ними заодно, по этому надо забрать и нас. Я увидал трупы разбойников, труп моего отца и плакал, пока не уснул. проснулся Я уже В темнице, Но тюремное Помещение наше было не хуже нашей мазанки, мне дали луку и налили отзывавшего смолой вина, Но и оно было не хуже домашнего, тоже хранившегося В осмоленных мешках. как долго пробыли мы В темнице - не знаю, Помню только, что прошло много дней и ночей. когда мы вышли оттуда, был праздник святой Пасхи; Я тащил на спине Анастасию, - мать была больна и еле-еле двигалась. не скоро дошли мы до моря; это был залив Лепанто. мы во шли В церковь, всю сиявшую образами, написанными на золотом фоне. святые лики были Ангельски прекрасны, Но мне все-таки казалось, что моя малютка сестрица не хуже их. посреди церкви стояла гробница, наполненная розами; В образе чудесных цветов лежал сам господь наш иисус Христос - так сказала мне мать. священник провозгласил: "Христос воскресе!" - и все стали Целоваться друг с другом. у всех В руках были зажженные свечи; дали по свечке и нам с малюткой Анастасией. потом Загудели ВОЛЫНКИ, люди взялись за руки и, приплясывая, вышли Из церкви. женщины жарили под открытым небом пасхальных агнцев; нас пригласили присесть к огню, и Я сел рядом с мальчиком постарше меня, который меня обнял и поцеловал со словами: "Христос воскресе!" так мы встретились: Афтанидес и Я. мать умела плести рыболовные сети; тут возле моря, это давало хороший заработок, и мы долго жили на берегу чудного моря, которое отзывало на вкус слезами, А игрою красок напоминало слезы оленя: то оно было красное, то зеленое, то снова синее. Афтанидес умел грести, и мы с Анастасией часто садились к нему В лодку, которая скользила по заливу, как облачко по небу. на закате горы окрашивались В темно- голубой цвет; с залива было видно много горных цепей, выглядывавших одна Из-за другой; виден был вдали и Парнас с его снегами. вершина его горела, как раскаленное железо, и казалось, что весь этот блеск и ...
|
|
|
